Автор: Огеньская
Название: Дождь, пробегающий по крышам, как кошка
Форма: миниатюра
Статус: закончен
Предупреждения: грустно...
В кирпичном доме на три этажа свет горит, но только в окне с краю и сверху.
Во дворе набухла лужа и отражает свет окна. Лужа глубокая и холодная. Осень. Вчера, сегодня, завтра, через год.
В окне живёт Лореляй и чешет кудри. Она отражается в зеркале большого трюмо целиком, как есть, нагая и золотистая. Она пьёт тридцать капель корвалола из хрустальной рюмки, когда чудовище со второго этажа слишком громко воет или когда Рюбецаль опять превращает случайных прохожих в капустные головы. Она утром выглядывает из окна, наклонив головку. Моряки, как и прежде, разбивают корабли о кирпич стен её дома и тонут, а их предсмертные мольбы ветер относит в сторону нефтеперерабатывающего завода.
Если говорить о доме вообще, то он странный. Он кажется то больше, то меньше, и у него нет адреса. Мимо дома проходит дорога, и она то булыжная, как мостовые Парижа во времена Людовиков, Генрихов и дальше, а то — асфальт, который мог бы раскаляться на солнце и источать ядовитый жар, но солнца сюда давно не заглядывает. Иногда мимо дома скачут рыцари, выряженные словно бы для пас-д-арме, иногда пролетают маршрутки, набитые бледным, усталым людом, а изредка босоногие мальчишки гоняют ошалелую собаку с консервными банками на хвосте. Впрочем, однажды здесь видели даже старика в лаптях. В самом доме никогда ничего не происходит.
Но история, собственно, не об этом.
История о художнике, который жил в десятой квартире в то время, когда над домом еще бывало солнце. И об одной девушке вообще из другого дома. Она, разумеется, была его моделью. У нее, совсем как у Лореляй, были локоны, и руки походили на ленивых мягких птиц. Белые груди напоминали художнику стога сена, парное молоко, белый туман под утро и протяжный колокольный звон. Он платил ей двести рублей в час (больше не мог, да она и не просила) и ставил обогреватель, чтобы она ни в коем случае не мёрзла. Он рисовал с неё богинь, служанок и романтических барышень, переодетых пажами, и говорил:
- С тобой, Ледочка, я стану великим!
Она только смущенно улыбалась, одевала каблучки и сбегала по лестнице — цок-цок-цок! - мимо деревянных, железных и обитых дерматином дверей. Её совершенно не смущало, что каждый раз двери бывали новыми, а в подъезде пахло то розами и ландышами, то обычными подъездными запахами кошатины и мочи.
Она была студенткой, носила кипы учебников в рюкзачке и верила, что можно узнать и выучить всё на свете. А еще она однажды подумала, что у художника очень добрый голос, хоть и усталый. Наверно, устанешь, если рисуешь целыми днями, а ночами грузишь тяжести на заводе. А картины не продаются, но это не страшно, у Ван Гога тоже не продавались, и еще много у кого. К тому же в один из дней художник предложил кофе и булочки. Кофе выпили, а с булочками поступили так: открыли окно, накрошили на подоконник, чтобы серые смешные голуби клевали и трясли крыльями.
Художник не был стар, скорее, он был молод, хотя и и старше Леды, и, кажется, слегка седоват, но это такие мелочи.
В следующий раз Леда принесла коробку чая, пачку печенья и сказала, что ей сейчас деньги не очень-то и нужны. В конце концов, можно брать какую-нибудь работу...
Художник глядел на неё долго. Молчал.
Тем же вечером она спускалась по лестнице, а на стене для разнообразия было накарябано «Tercia non datur» скверным почерком и для верности прижжено спичками. Дверь на первом этаже скрипнула, когда у Леды чулок за что-то зацепился и поползла по нему некрасивая «стрелка».
Дверь распахнулась, когда Леда стояла и думала, сколько теперь стоят такие чулки. Вышел на площадку в тапках некто. Один глаз, как положено, голубой, другой, разумеется, карий — иного от жителей дома Леда и не ожидала. Халат замусленный, но узорчатый и с золотым шитьем, а на голове феска.
- Значит, слушай, - сказал некто. - Художник станет знаменит, признают великим. Но через год умрёт, попадёт под машину, или еще что. На тебе не женится — не успеет.
- Зачем вы мне это говорите? - холодно и глухо просила Леда.
- Слушай еще. Другой вариант: художник знаменит не станет, даже после смерти. Но через год не умрёт. Женится на тебе. Будет рисовать всю жизнь. Выбирай.
- Как?! - вскричала Леда, пятясь.
- Выбирай! - страшно потребовал некто.
- Почему я? - сдалась.
- Ты же его любишь, дурочка. Кому, как не тебе, - заблеял человек.
- А еще? Еще есть варианты?
- Выбирай.
Леда поглядела на стены, на человека, на надпись — и выбрала.
Художник великим не стал. Год Леда приходила в маленькую студию с булочками и кофе. Потом осталась. Сделалась хозяйкой. Художник твердил, что станет еще великим, что Леда прославит его, и снова рисовал богинь. Леда больше не улыбалась смущенно. Потом он и говорить перестал. У Ван Гога тоже картины не продавались, но художник Ван Гогом себя больше не представлял.
Потом Леда тихонько собрала вещи и съехала, а художник, кажется, даже не заметил. Он в ту неделю был пьян, и в следующую тоже. Леда несколько раз искала ту дверь и стучала во все попадающиеся подряд. Разноглазого в феске так и не нашла.
Еще через год художник вывалился из окна, очень неудачно.
А Леда теперь живет в квартире на самом верху, с краю, подает Лореляй её хрустальную рюмку с корвалолом, но в окно не смотрит. И криков не слышит, их относит в сторону вечно гудящего нефтезавода. На нижнем этаже, правда, всё время плачет Деянира.
Это очень странный дом. Здесь живут те, кому случалось убивать любимых.
Здесь всегда осень — вчера, сегодня, завтра. Через год.
А дождь бежит по крышам, как кошка. И лужа под окном всё глубже.
Александра Огеньская, красивая миниатюра, хотя и грустная. Мистичная и нестандартная, как тебе и свойственно.
Пусть у тебя дождь бегает веселой кошкой _________________ Любовь лишает людей способности мыслить здраво, зато дарит способность не задумываться о будущем и не лишать себя настоящего. (с)
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
