Прошло ещё несколько дней. Как ни странно, пока ни Диего, ни Хоакина никто не трогал. Громилы оклемались уже к утру, и все эти дни косились злобно, но почему-то не приближались. Это настораживало, но в то же время и вселяло надежду, что урок пошёл им впрок. Однако Диего постоянно был начеку.
Вечером шестого после драки дня, когда заключённые уже вернулись с ужина, а время отбоя ещё не наступило, мальчик присел на нары Диего и, уставившись в пол, проговорил:
– М-можно тебя поп-просить…
– Конечно, – не понимая нерешительности друга, бард поощряющее улыбнулся.
– Я п-пойму, если ты откажешься… но…
– Да говори уже! – подтолкнул его Диего.
Хоакин поднял умоляющие глаза, набрал в грудь побольше воздуха и, наконец решившись, выпалил:
– М-маэстро, спойте, п-пожалуйста!
– Что?.. – растерялся бард. – Здесь? Сейчас?
– А к-когда? В шахте не споёшь, там п-пыль… А больше некогда…
Диего закусил губу. Петь хотелось до безумия, даже и без гитары. С самого момента ареста он подавлял в себе это желание. Так, может быть, хватит? Не для начальника лагеря с его приближёнными, а для себя и вот этого парнишки с грустными глазами…
И он запел – сначала негромко, но вскоре увлёкся, и его сильный классический баритон разнёсся по всему бараку. Постепенно все разговоры смолкли, и наступила полная тишина, в которой разносилась на крыльях песня. Бард закрыл глаза, он снова стоял на сцене, а вокруг было море людей, пришедших на его концерт. И в первом ряду радостно улыбались Мигель и Рикардо.
Эль Драко закончил одну песню, начал другую, потом третью…
– Что здесь происходит?!
Внезапный вопрос прозвучал, словно выстрел.
Песня прервалась. Диего вздрогнул и открыл глаза.
Барак был набит до отказа – похоже, сюда сбежались со всего лагеря. И не только заключённые – охранники тоже стояли вперемежку с ними. Многие теснились в дверях, да и снаружи, судя по всему, собралась изрядная толпа тех, кому места внутри уже не хватило.
Расталкивая не желающих расходиться людей, к Эль Драко с немалым трудом пробились Педасо, Мальвадо и даже сам господин Груэсо.
– Как ты смеешь нарушать лагерный распорядок? – уперев кулаки в бока, заорал начальник охраны.
Диего бросил взгляд на испуганно сжавшегося на краю нар Хоакина и встал.
– Я ничего не нарушал.
– Сейчас время вечерней поверки! И она не состоялась из-за тебя!
– Ты же говорил, что не поёшь, – пристально посмотрел на барда Мальвадо.
– Для вас – нет, – дерзко ответил Эль Драко. – Но сейчас я пел для друга.
– Неделя работы в кандалах, – бросил начальник лагеря. Невооружённым глазом было видно, что он кипит от ярости. – И если ты ещё хоть раз позволишь себе… нарушить распорядок – снова окажешься у столба!
Хоакин вскинулся, явно намереваясь что-то сказать, но Диего предостерегающе сжал его плечо и шепнул:
– Молчи.
– Но это же я в-вино…
– Молчи!
– А ну, всем разойтись! – рявкнул Педасо. – Живо, по баракам!
Толпа нехотя начала рассасываться. Смерив напоследок барда злобным взглядом, Груэсо развернулся на каблуках, сделав заместителю и начальнику охраны знак следовать за ним.
Когда в бараке остались только его обитатели, Хоакин пришёл, наконец, в себя и вскочил, даже не замечая скатившихся по щекам слёз:
– Эт-то же я виноват! Я т-тебя попросил!..
– Нет, – покачал головой Эль Драко. – Если бы я сам не хотел, я не стал бы петь.
– Но нак-казание…
– Брось. Даже не думай. И пошли они в драконью задницу со своим распорядком!
***
Вечером следующего дня, при виде стёртых до крови запястий друга, у Хоакина снова задрожали губы.
– Прекрати, – поморщился Диего. – Сколько раз мне повторять, что ты ни в чём не виноват?
– Но т-тебе же плохо!
– Мне плохо оттого, что ты плачешь. Не надо. Я тебя прошу.
Мальчик на миг зажмурился, смаргивая слёзы, и через силу улыбнулся.
– Я п-постараюсь.
А после ужина в барак пришёл доктор Санадор. Он принёс тёплую воду, мазь и бинты, тут же быстро и ловко обработал запястья и щиколотки Эль Драко и наложил повязки. Абьесто хотел было что-то сказать, но почему-то передумал и отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил. Остальные заключённые, как ни странно, тоже дружно промолчали. Только давешняя троица мордоворотов недовольно зыркнула и, отойдя в другой конец барака, начала о чём-то негромко переговариваться.
– Спасибо, – поблагодарил доктора Диего и, не удержавшись, спросил: – Как вы узнали?
– Да что там узнавать! – махнул рукой Санадор. – Ты переполошил вчера весь лагерь. В барак я пробиться уже не смог, пришлось стоять в дверях, но слова Груэсо слышал прекрасно. Повязки не снимай, а завтра я снова приду.
– Боюсь, меня заставят их снять, – криво усмехнулся Диего.
Доктор нахмурился.
– Попробуй сослаться на меня. Или лучше я сам с ними поговорю!
– Не надо. Всё равно не поможет, а у вас будут неприятности.
Фидель сузил глаза:
– Не беспокойся об этом и запомни: если только кто-нибудь попробует приказать тебе, скажешь, что доктор Санадор велел не прикасаться к бинтам.
***
Перед тем, как надеть кандалы, Диего заставили снять повязки, чему он совсем не удивился, потому что ожидал этого. И, конечно, не подумал даже упоминать доктора. Не хватало ещё подставить Санадора. Что бы он там ни говорил, как бы ни храбрился, у Эль Драко не было никаких иллюзий насчёт лагерного начальства. И к вечеру второго дня на его запястья уже было страшно смотреть. Ноги пострадали меньше, а вот руки…
Тихо ругаясь сквозь зубы, бард попытался пониже натянуть рукава робы, чтобы не пугать Хоакина, но мальчишка уже успел всё увидеть.
– С-сволочи! – он сжал кулаки и оглянулся на здание администрации. В его глазах закипели злые слёзы. – К-как они могут!.. Так!.. Т-тем более, с тобой! Ты же…
– Тише, Хоакин, успокойся, – проговорил Эль Драко. – Не хватало ещё, чтобы и тебя наказали.
– Да п-плевал я на них! – вскинулся мальчик. Видимо, за последние несколько дней он уже дошёл до той степени отчаяния, когда, как говорится, море по колено. И становится уже абсолютно всё равно, что с тобой будет, лишь бы всё закончилось поскорее.
Пришедший сразу после ужина доктор Санадор, судя по его лицу, тоже с трудом удержался от крепких выражений.
– Завтра утром лично прослежу, чтобы не снимали! – в сердцах бросил он, наложив на раны мазь и чистые повязки.
Следующим утром он действительно явился ко входу в шахту и вновь перебинтовал Диего запястья и лодыжки, пока тот ждал своей очереди к охраннику, который надевал кандалы на провинившихся заключённых. Человек пятнадцать уныло ожидали, пока их руки и ноги не скуют железом, и с досадой и завистью поглядывали на любимчика доктора.
Потом очередь негромко заворчала. Но вслух возмущаться никто не рискнул: практически все они уже успели побывать в лазарете, и никто не гарантировал, что не окажутся там снова. А навлечь на себя гнев врача никто не хотел. А то в следующий раз и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на кладбище.
Фидель самолично проследил, чтобы охранники не смели прикасаться к повязкам.
– У меня приказ!.. – попробовал было возмутиться солдат.
Доктор обматерил надсмотрщика и зло бросил:
– А я тебе приказываю: не смей трогать повязки. Или, может быть, мне сказать начальнику лагеря, что ты подстрекаешь заключённых к тому, чтобы они подольше прохлаждались в лазарете? Посмотри сюда! – Санадор схватил Диего за руку и сунул её под нос опешившему охраннику. – Ты это видишь? Если он ещё хоть один день поработает без бинтов, то вечером окажется в лазарете. И будет есть свою баланду просто так, прохлаждаясь и ничего не делая. Ты этого хочешь, а? И что скажет господин Груэсо, когда я назову твоё имя? Ты меня понял?
Охранник испуганно заморгал и кивнул.
– Вот и отлично, – Санадор улыбнулся и хлопнул того по плечу. Потом незаметно подмигнул Диего и шепнул одними губами:
– Не волнуйся, я всё уладил.
Эль Драко только молча опустил ресницы, показывая, что понял. Он и без того ловил на себе злобные взгляды других узников, и по спине помимо воли пробегал неприятный холодок.
Санадор не уходил до тех пор, пока заключённые не скрылись в недрах шахты.
С повязками работать было гораздо легче, боль притупилась. Хотя через несколько часов работы они сбились и стали больше мешать, чем помогать.
А вечером опять пришёл доктор со своим саквояжем. Но едва он закончил обрабатывать раны Диего и собрался уходить, как в барак явился Груэсо в сопровождении своего заместителя.
– Господин Санадор? Мне доложили о том, что вы нарушаете должностные инструкции. В чём дело?
Доктор выпрямился.
– Мои должностные инструкции – помогать больным и раненым. Я их никогда не нарушал и не нарушу.
Груэсо поморщился.
– Но вы здесь!.. Почему без моего разрешения?
– Мне не требуется чьё-то разрешение, чтобы оказывать медицинскую помощь тем, кто в ней нуждается, – спокойно ответил врач.
– Я – начальник этого лагеря, – процедил Груэсо. – А господин Мальвадо – мой заместитель. И нравится вам это или нет, здесь распоряжаемся мы. Этот заключённый наказан. И в течение недели я запрещаю его лечить. Надеюсь, вам всё понятно, господин Санадор?
– Да как вы... – начал было доктор, гневно сузив глаза, но тут почувствовал на своём плече крепкую ладонь своего пациента.
– Не надо, – едва слышно шепнул Диего.
Санадор на миг запнулся, а потом кивнул:
– Да, господин Груэсо. Я ухожу. Но, надеюсь, после окончания наказания он сможет обратиться ко мне за помощью?
Полное лицо начальника расплылось в торжествующей улыбке:
– Вечером седьмого дня, не раньше.
Санадор, не торопясь, собрал свой саквояж и, повернувшись к выходу, столкнулся со стоящим рядом Хоакином.
– Ох, прости, – как-то неловко отступив в сторону, он направился к двери.
– А ты снимай это, – жирный палец Груэсо указал на только что наложенные доктором повязки на запястьях Эль Драко. – Живо!
Стиснув зубы так, что на скулах заходили желваки, бард начал разматывать бинты. Сперва на щиколотках, потом на запястьях.
– Молодец, – ухмыльнулся начальник лагеря. – Ты крепче, чем я ожидал, но всё же не настолько. Посмотрим, как долго ты продержишься.
Всё так же ухмыляясь, он покинул барак. Мальвадо последовал за ним.
Диего без сил опустился на нары и спрятал лицо в ладонях. И в самом деле, сколько он ещё сумеет продержаться? Да ещё и присматривать за Хоакином...
Словно услышав его мысли, мальчишка тронул его за плечо:
– Смотри!
– Что? – Диего нехотя поднял голову.
На ладони Хоакина лежали баночка с мазью и упаковка бинта. _________________ Критиковать - значит, объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел.
***
– Докладывай, – невысокий худосочный человек в пышном камзоле с плохо скрываемым нетерпением посмотрел на своего помощника по информации.
– Простите, господин президент, – развёл руками тот, – но пока мне нечем вас порадовать. Мне так и не удалось узнать, куда исчезло состояние Эль Драко. Все его банковские счёта пусты. Обнулены подчистую. Всё, что нам осталось – это замок Муэреске, но он и так был конфискован властями ещё семь лет назад, когда Эль Драко и его мать покинули Мистралию.
– А его продюсер? – Гондрелло прищурился.
– Пуриш? Он исчез в тот же день, когда Эль Драко арестовали. Эта хитрая бестия нюхом чует опасность. Границы перекрыли сразу, но ему каким-то образом удалось ускользнуть.
– Каким-то образом, – президент скривился. – Знаете, Эверо, я начинаю подозревать, что вы болван, каких ещё свет не видывал! Вы не смогли сделать так, чтобы знаменитый бард восславил свою великую родину, вам не удалось поймать никого из его труппы, чтобы у нас появилась возможность надавить на него, вы хрен знает, чем занимались всё это время, если даже не смогли арестовать его счета и хоть как-то поправить финансовое положение страны. Я начинаю подозревать, что вы просто некомпетентны! – Гондрелло распалялся всё больше. – А может быть, вы вообще на его стороне, а?!
– Господин президент… Эль Драко ничего не знал о деньгах. Он никогда не вёл дела сам. Всеми его финансами занимался Пуриш. А он только сочинял и пел… – залепетал пом. по информации.
– Сочинял и пел! Так что же он не сочинил… э-э-э… не переделал гимн, когда его об этом просили? Я должен получить результат. Немедленно.
– Простите… Господин президент, его пытаются сломать уже больше двух лун, но пока никаких результатов, – повторил помощник по информации и покаянно опустил голову.
– Это вы посоветовали отправить его в лагерь! – перебил его Гондрелло. – И он там уже целую луну! Даже больше! И вы говорите – никаких результатов?
Помощник по информации снова развёл руками и кашлянул.
– Никаких.
– Но это же бард, прах его побери! Бард, понимаете? Который привык к пьянкам, гулянкам и мировой славе!
– И, тем не менее, факт остаётся фактом, – помощник по информации вздохнул. – Эль Драко, конечно, бабник и разгильдяй, избалованный славой, но при этом он оказался крепким орешком. Начальник лагеря, господин Груэсо, предлагал облегчить ему жизнь, если он будет развлекать его на вечеринках. Но он отказался. За это ему было назначено пять ударов кнута и неделя карцера.
– И?..
– И... ничего.
Гондрелло раздражённо, с присвистом, выдохнул, плюхнулся в кресло и судорожно сжал подлокотники.
– Не может быть.
Помощник по информации позволил себе сочувственно улыбнуться. Президент требовательно посмотрел на него:
– Значит, надо нажать на него сильнее! Раз уж он оказался таким… стойким.
– Позволю себе заметить, что это неразумно, – покачал головой помощник по информации. – По крайней мере, сразу. Надо дать ему время прийти в себя от предыдущего наказания. Тем более, что буквально на днях ему назначили второе – неделю работы в кандалах.
– Вот как? За что?
– За то, что пел.
Гондрелло удивлённо поднял брови:
– Не понял?..
– Он отказался петь на вечеринке начальника лагеря. Но устроил концерт в бараке перед отбоем. Да такой, что туда сбежался весь лагерь, включая персонал и охрану.
Президент нахмурился.
– Возможно, Блай был прав, когда советовал отправить его в Кастель Милагро. Там он бы уже через день не только гимн написал, но и умолял бы, чтобы ему поручили написать ещё что-нибудь.
– Это всегда успеется, – возразил помощник по информации. – А пока, думаю, надо подождать. Луну-другую. Результат будет, вот увидите. Только надо дать ему передышку. Если давить постоянно, он начнёт сопротивляться ещё сильнее. Пусть немного поживёт спокойно, а потом... Кстати, вы в курсе, что в лагере полно извращенцев? Так что ему и без наказаний там должно быть ох как несладко. С его-то внешностью.
Гондрелло заметно передёрнуло.
– Да, пожалуй, это будет поэффективнее любых наказаний, – довольно признал он.
***
Эта проклятая неделя тянулась бесконечно. Стёртые почти до мяса руки и ноги двигались с трудом, но Диего только упрямо стискивал зубы и снова поднимал и опускал кирку.
Тюк-тюк, тюк-тюк, тюк-тюк. Голова совершенно пустая, ни мыслей, ни эмоций. Кусок за куском откалывается порода, пыль забивает горло, пот заливает глаза, руки не поднимаются. Темнота. Духота. Только факелы чадят, да со всех сторон раздаётся такое же тюканье, звяканье железа по железу, грохот вагонеток по рельсам. Тюк-тюк, тюк-тюк. И конца-краю этому не видно.
А вечером, в бараке, Хоакин помогал другу смазывать и бинтовать раны, потому что руки Диего плохо слушались.
Когда же неделя, наконец, закончилась, Санадор появился у ворот шахты в конце рабочего дня и утащил барда в лазарет.
– Сегодня ты останешься здесь, – заявил он. – И даже не смей мне возражать.
– Фидель, у тебя будут неприятности…
Санадор вскинул руку в протестующем жесте:
– Груэсо велел тебе обратиться за помощью к доктору, как только минует срок твоего наказания. Сегодня истекла неделя, и ты здесь. Я уже послал солдата передать приказ и старшему в твоём бараке, и начальнику охраны. А если по распоряжению Мальвадо или Груэсо кто-нибудь ещё посмеет тебя донимать, я знаю, что им сказать. Не переживай.
Диего провёл в лазарете три дня, и, как ни странно, за это время к нему ни разу никто из начальства не приходил. И после того, как Фидель признал его годным к работе, и Диего вернулся в барак, никто даже не упомянул о том, что заключённый номер 1855 целых три дня не появлялся на работе. А Хоакин по секрету сообщил, что слышал, как Педасо передал старшему по бараку приказ начальника лагеря Эль Драко пока не трогать.
– Но это не з-значит, что отморозки вроде н-номера шестьсот тридцать четыре п-перестанут к нам п-привязываться, – печально вздохнул мальчик.
– Да пошли они на два пальца, – огрызнулся Диего. – Мы уже дали им отпор, дадим и ещё. Главное, не разделяться. Я боялся, что пока валяюсь в лазарете, с тобой что-нибудь случится, – добавил он очень тихо. _________________ Критиковать - значит, объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел.
Ляля, спасибо! Только теперь всё страшнее и страшнее будет... _________________ Критиковать - значит, объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел.
Пару гвоздей они с Хоакином всё-таки нашли – в шахте. Не слишком острых, зато длинных и крепких. Карманов у робы, естественно, не было, так что пришлось слегка подпороть шов снизу и спрятать драгоценную добычу туда, чтобы в случае чего гвозди всегда были под рукой.
И случай не замедлил представиться. Всё было банально и предсказуемо. После рабочего дня в шахте состоялась очередная помывка. Эль Драко уже не морщился и не кривился, глядя на грязную воду. Чувство брезгливости притупилось и почти совсем покинуло его. Он старательно оттирал себя от многодневной грязи и не смотрел по сторонам. Несмотря на страшную усталость, он чувствовал какую-то странную нервную дрожь. И даже не удивился, когда поймал косой взгляд и мерзкую ухмылку шестьсот тридцать четвёртого. Как на самом деле зовут этого типа, Диего не знал, да и не стремился узнать. Он покосился в сторону Хоакина. Парнишка, похоже, ничего не заметил и сосредоточенно отдраивал лицо и шею.
– Будь осторожнее. Эти гады что-то задумали, – шепнул Диего, когда они выходили из помывочной.
Хоакин только молча кивнул.
А после ужина татуированный мордоворот подошёл к ним и, отвесив издевательский поклон, прошипел:
– На пару слов… м-маэстро.
Диего нахмурился и кивнул на Хоакина:
– У меня нет от него секретов. Говори.
– Струсил, певчишка? – оскалился урка.
Эль Драко вспыхнул, отшатнулся как от пощёчины и сжал кулаки.
– А вы-то что же столько ждали, чтобы поговорить? И кто из нас струсил?
Верзила не нашёлся, что ответить, и громко засопел.
– Идём, – бросил Диего сквозь зубы и первым зашагал к выходу из барака.
Номер 634 вразвалочку двинулся за ним. А когда они скрылись за воротами, ещё двое заключённых поднялись с места и выскользнули следом.
Хоакин нервно заёрзал на месте, вскочил и кинулся к выходу. Но бдительный Абьесто оказался тут как тут.
– Стоять! – он ухватил его за шиворот и швырнул обратно в барак.
Мальчишка не удержался на ногах и растянулся на полу. Кто-то из зеков заржал, через пару мгновений гогот наполнил весь барак.
– Ты куда собрался, сосунок?
Хоакин вскочил на ноги и гневно выкрикнул:
– М-мне надо в уборную!
– Перебьёшься. Иди на своё место.
– Но я…
– Иди на место, я сказал! – Абьесто без замаха двинул ему по зубам.
Мальчик покачнулся, но в этот раз не упал и только яростно сжал кулаки.
– Не понял, – старший по бараку отступил на шаг, смерил его взглядом и прошипел: – Это бунт?
Хоакин поперхнулся и быстро замотал головой.
– Молодец. Быстро схватываешь, – ухмыльнулся Абьесто.
Парнишка сморщился и исподлобья глянул на старшего:
– Я… мне в у-уборную нужно. И м-маэстро…
Абьесто окончательно потерял терпение, сгрёб мальчишку за шкирку и крикнул:
– Нет никакого маэстро! Есть номер 1855! И номер 1357, – острый палец ткнулся ему в грудь. – Запомнил, сопляк? И я последний раз повторяю – ступай на место!
Он отшвырнул Хоакина в центр барака. Мальчик снова упал навзничь, скрипнул зубами и медленно поднялся. Прорваться на помощь другу не было никаких шансов.
***
– Ну что, красавчик, поговорим? – рожа зека искривилась в хищной гримасе.
Двое его подельников стояли рядом и так же мерзко ухмылялись.
Диего прижался лопатками к стене и мрачно зыркнул на врагов:
– Вижу, тебе прошлого раза было мало, – бросил он.
– Сейчас другое дело. Ты один, а с пацаном мы позже разберёмся, – почти ласково сказал мордоворот.
– Только попробуйте его тронуть!..
– Попробуем. Даже не сомневайся. Сначала тебя, потом его. Так ведь, парни?
… – Диего, согни руку в локте. Смотри на мушку. Запомни: для того, чтобы попасть в цель, необходим твёрдый глаз и холодная голова, – мэтр Максимильяно внимательно посмотрел на сына. – Иметь при себе оружие недостаточно. Многое будет зависеть от того, как ты умеешь им пользоваться. И ещё запомни: даже если ты окажешься окружён врагами без надежды на спасение, даже если ты будешь один, а их много, ты сможешь победить, если не растеряешься, не ударишься в панику. В такой ситуации ты должен будешь сконцентрироваться и бить наверняка, есть у тебя оружие или нет… Правильно. Теперь плавно нажимай на курок.
Лохматый черноглазый мальчик лет десяти старательно целился из тяжёлого пистолета. Он широко расставил ноги и сжал губы в тонкую линию. Чёрный кружок мишени плясал на кончике мушки и никак не желал останавливаться. От напряжения свело плечи.
– Ты должен почувствовать оружие, стать с ним единым целым, – терпеливо говорил отец. – Успокой дыхание и не дёргай пистолет. Посмотри, у тебя руки трясутся.
– Не трясутся, – буркнул мальчик.
Он закусил губу и нажал на курок. Грохнуло так, что Диего чуть не оглох, отдачей едва не вывихнуло запястье. От неожиданности мальчишка зажмурился и пошатнулся.
Он осторожно открыл один глаз, потом второй и глянул на отца.
Мэтр Максимильяно покусал губы, скрывая улыбку, и дёрнул себя за косу:
– Пойдём, посмотрим, куда ты попал.
И первым зашагал в конец двора их родового замка, где на круглом щите была намалёвана мишень. Диего припустил следом, перехватив пистолет за ствол.
Максимильяно неожиданно остановился, так, что мальчишка ткнулся носом ему в спину, обернулся и строго посмотрел на сына:
– Ты ничего не забыл?
Диего удивлённо поморгал:
– Нет, кажется.
– Нет? Подумай, как следует.
Мальчик поднял глаза к небу, повертел в руках пистолет. Отец терпеливо ждал. Диего поднял руку с пистолетом к виску, чтобы почесать голову… Максимильяно перехватил его запястье и осторожно разжал пальцы.
– Что? – Диего испуганно дёрнулся.
Мэтр забрал у сына пистолет и медленно перевёл дыхание. Тот удивлённо поморгал.
– Диего, запомни, никогда не забывай ставить оружие на предохранитель, – очень серьёзно проговорил отец.
– Прости, папа, – волна запоздалого страха обожгла мальчика.
– Идём, – Максимильяно кивнул сыну.
Он внимательно осмотрел мишень. Диего выглянул из-за отцовского плеча и так же усердно обследовал щит. И обнаружил дырку с рваными краями на четвёртой полоске от чёрного кружка. Позорище! Мазила! Хорошо хоть, не в молоко. Он почувствовал, как вспыхнули щёки.
– Не так уж и плохо для первого раза, – отец ободряюще улыбнулся и потрепал его по голове. – Если ты будешь упражняться каждый день, тебе не будет равных.
Мальчик кивнул в ответ и спросил:
– Папа, пойдём тренироваться?
– Разумеется.
Максимильяно протянул ему пистолет и легонько подтолкнул в спину:
– На позицию, Диего.
…И с чего бы сейчас не к месту пришло это воспоминание? Хотя нет – очень даже к месту! Эти мордовороты и драться-то толком не умеют, рассчитывают взять числом. Приближаются неторопливо, уверенные в своей силе.
Диего незаметно нащупал в шве гвоздь. Ну же, подходите, ещё ближе…
Молниеносный выпад. Верзила с татуировкой, даже не успев ничего понять, хрипя, осел на пол, из пробитой артерии на шее толчком выплеснулась кровь. Двое других на мгновение замерли.
– Падла-а!!! – дурным голосом взвыл один из них.
Быстрый удар ногой в коленную чашечку, вслед за тем в подбородок – и второй громила присоединился на полу к своему дохлому подельнику. Сжимая в пальцах окровавленный гвоздь, Диего оскалился, похожий на загнанного в угол волка. Третий верно оценил обстановку и сиганул из дверей туалета, где происходила разборка.
Оставшись наедине с трупом и полутрупом, Эль Драко с удивлением и отвращением посмотрел на свои окровавленные ладони, на тела, наклонился, вытер руки и своё оружие о робу одного из верзил, спрятал гвоздь обратно в шов и вышел вон, тщательно притворив за собой дверь.
Его потряхивало, а в голове звучала тревожная музыка – летучее стаккато на скрипке и фортепьяно, а потом вступили барабаны…
***
В дверях барака он столкнулся с Хоакином.
– Что там? Как ты? – и без того большие глаза мальчика стали огромными. – Я хот-тел… Меня не п-пустили!
– Всё в порядке. Не бойся, – проговорил Диего и, слегка пошатываясь, двинулся к своим нарам. Хоакин судорожно выдохнул и побежал за ним.
– Один из т-тех вернулся… и они с Абьесто у-ушли! Только что…
Добравшись до своего места в углу, бард сел на одеяло и уставился в стену. Хоакин плюхнулся рядом.
– Что они с-сделали? Что ты с-сделал?!
В бараке стоял привычный гул голосов, но до Диего все звуки доносились как сквозь вату. Он зажмурился, почувствовав жжение в глазах. До этого он не раз дрался в поединках, в том числе и в круге на ножах. Но вот так убил человека – впервые в жизни.
– Я… Ничего, Хоакин, всё в порядке, – он говорил тихо, старясь, чтобы голос не дрожал.
– Как же н-ничего! У тебя кровь!.. – крикнул мальчик и тут же осёкся, зажав ладонью рот.
– Тише! – Диего дёрнул его за рукав, заставив упасть на койку. – Я… Мне пришлось убить, Хоакин. Другого выхода не было. Эти сволочи не оставили мне выбора. И я надеюсь, что теперь к тебе поостерегутся вязаться.
– А как же ты? – одними губами прошептал мальчик.
Эль Драко только плечами пожал. Слова были ни к чему, оба понимали, что никто ему этого с рук не спустит, и никто не будет принимать во внимание, что он защищался, что он был один против троих…
Диего словно наяву услышал злорадный голос Груэсо: «Заковать! Десять ударов и карцер!». Он внутренне содрогнулся и подумал, что ещё одну порку и пребывание в карцере… интересно, сколько ему назначат на этот раз: снова неделю, а может быть две, или вовсе луну… он вряд ли переживёт. А потом внезапно вскинул голову и сказал:
– Хоакин, хочешь я для тебя спою?
– Ч-что? – парнишка поперхнулся. – Но ведь г-господин Г-груэсо п-приказал…
Диего яростно сверкнул глазами:
– Никто не смеет мне приказывать! – он вскочил на ноги и рассмеялся: – Пропадать – так с музыкой! Господа!.. – он в два прыжка оказался в центре барака, и все взгляды невольно обратились в его сторону. – Господа, вы все приглашаетесь на концерт всемирно известного барда, легенды континента, великого, непревзойдённого Эль Драко! – выкрикнул он дежурную фразу, которой Пуриш начинал все его концерты.
– Ты с ума сошёл?! – Абьесто сделал попытку остановить взбунтовавшегося барда, но заключённые тут же оттёрли его к стенке, окружили Диего плотным кольцом, оставив ему, тем не менее, достаточно места, и неистово захлопали, засвистели, застучали по полу.
Эль Драко широко улыбнулся, раскланялся благодарным зрителям и сказал:
– Уважаемая публика, прошу прощения, что без аккомпанемента. Как вы понимаете, гитары у меня нет… – лёгкая тень пробежала по его лицу, но он встряхнулся и продолжил: – Однако я надеюсь, что это не испортит вам впечатления.
– Нет! Не испортит! Давай, Эль Драко! Задай жару, жги!..
Он вдохнул поглубже, закрыл глаза, а в следующую секунду барак наполнил совершенный, божественный голос.
…И снова языки невидимого пламени взвились вокруг певца, и почти физически ощутимая волна эманации захлестнула тесное пространство…
Кажется, он никогда не пел более вдохновенно, чем сейчас, в тёмном лагерном бараке. И люди внимали великому барду, не смея шелохнуться, замерев в восхищении перед великим Искусством.
***
– И что нам делать? – начальник лагеря тяжело протопал к своему креслу и рухнул на него всем весом. Кресло жалобно заскрипело, но выдержало.
Едва услышав об убийстве, Груэсо в сердцах выругался и понял, что бессонная ночь ему обеспечена. И его заместителю тоже. Конечно, в лагере случалось всякое, и убийства в том числе, но всё же это было скорее исключением из правил и требовало сурового наказания. Вот тут-то и возникала проблема.
– Президент приказал пока его не трогать, но убийство... Мы не можем закрыть на это глаза. Сколько дней прошло с предыдущего наказания? Десять?
– Двенадцать, – поправил Мальвадо. – Да чего вы так переживаете? Президент сказал – немного, так что двенадцати дней вполне достаточно. Да и что за наказание – всего-то неделя работы в кандалах...
– Я переживаю? – вздёрнул брови Груэсо. – Ещё скажи, что я волнуюсь за этого мальчишку!
Заместитель непочтительно хмыкнул.
– А разве нет? Вам же нравятся его песни!
– Да. И что? Тебе они тоже нравятся!
– Конечно. По ним весь континент с ума сходит. По ним и по самому́ барду, который их пишет и поёт. Но теперь он – государственный преступник!
– Сам виноват, – буркнул Груэсо. – Нечего было отказываться сотрудничать с властями.
– Знаете, а если бы он согласился, я бы перестал его уважать, – неожиданно произнёс Мальвадо.
– Зря я с тобой спорил. Ты знал, что он не станет петь!
– Предполагал. Этот парень послал и министра, и президента. Поэтому странно, что не предполагали вы. Но как он вёл себя у столба – это даже меня удивило.
– Однако же ты выиграл, – недовольно пропыхтел Груэсо. – Я даже подумать не мог...
– Появился шанс отыграться. Не желаете? – предложил Мальвадо. – На этот раз будет десять ударов? Ставлю те же пять золотых, что он не закричит.
– Нет уж, уволь, – поморщился начальник лагеря. – Теперь я уже ни в чём не уверен. Возможно, он и закричит, но рисковать деньгами больше не хочу. Разве что... – он на миг задумался, подперев голову похожими на сардельки пальцами. – Разве что поручить это не старшему по бараку, а...
– Ферозу? – голос Мальвадо слегка дрогнул. – Зачем? Хотите, чтобы парень потом целую луну в лазарете отлёживался?
– Погоди… – Груэсо повернулся к окну и прислушался. – Что это?..
Заместитель замолчал, а потом неожиданно рассмеялся:
– А сами не слышите? Это песня лучшего барда континента! Он… простите, он и вас послал! Попробуете ещё раз запретить?
Груэсо побагровел.
– Убийство и повторное нарушение режима – двадцать ударов. И бить будет Фероз. Этот гадёныш на всю жизнь запомнит, как!.. – он задохнулся на полуслове и принялся неуклюже выбираться из кресла. – Зови Педасо! Немедленно!
Мальвадо на мгновение задержался, словно собирался возразить, но потом коротко кивнул и вышел, тихо притворив за собой дверь. Когда начальник был в таком состоянии, с ним лучше было не спорить. _________________ Критиковать - значит, объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел.
Дмитрий512, спасибо! Жаль, что моя соавтор не зарегистрирована на Дельте, но надеюсь, что как-нибудь зарегистрируется) _________________ Критиковать - значит, объяснять автору, что он делает не так, как делал бы я, если бы умел.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
